Москва Экскурсия: Режиссер Леонардо Бжезинский Гей-пропаганда Черт возьми, да вы вернулись в Средние века Аргентинский режиссер Леонардо Бжезинский

Режиссер Леонардо Бжезинский: «Гей-пропаганда? Черт возьми, да вы вернулись в Средние века»

Аргентинский режиссер Леонардо Бжезинский снял фильм о путешествии на край ночи: группа подростков приезжает на полузаброшенную ферму, где недавно покончил с собой их близкий друг Мигель. Они разбирают его вещи, бродят по округе как призраки и бесконечно прослушивают аудиозаписи Мигеля, который был одержим звуком и записывал все подряд — звук трамвая, тишину рассвета и биение сердца любовника. Они надеются понять мотивы его самоубийства, а заодно и разобраться в своих сложных чувствах. Получается у них не очень. В общем, такие «Последние дни» Гаса Ван Сента, только на аргентинский лад.

Мы привыкли, что кино — искусство визуальное. Уникальность «Ночи» в том, что вопреки всем правилам здесь изображение подчинено звуку — записи Мигеля звучат из огромных колонок, и их слышно по всей округе. В некотором роде этот фильм — гигантский клип к филд-рекординг-альбому. К сожалению, русский зритель вряд ли увидит «Ночь» — и дело не в радикальности фильма, просто Мигель — гей, а значит, формально эта картина подпадает под закон о гей-пропаганде среди подростков. Узнав про такие перспективы проката в России, режиссер не на шутку расстроился.

Леонардо, можешь вспомнить, как появилась идея фильма? Ты довольно нетривиально выстраиваешь историю.

Честно? Сначала у меня был совсем другой сценарий, где Мигель был еще жив. В общем, сценарий как сценарий — мало, что ли, мы видели историй самоубийц? Понятное дело, к этой истории я очень быстро остыл. А раз я сам выступаю продюсером, то хотелось настоящего безумия. И тогда я подумал: а почему бы не вывернуть историю наоборот и не посмотреть, что произойдет после самоубийства? Такова идея. А вдохновением послужил мой подростковый опыт.

Нет-нет, не надо все воспринимать так буквально. Какое-то время я провел за границей, и за это время умерли мой отец, бабушка, дедушка и дядя. Было странно вернуться в родной Буэнос-Айрес и обнаружить, что всех этих людей больше нет. Это эмоционально настолько сильно меня задело, что я загорелся идеей снять кино. При этом я ничего не хотел анализировать, а подойти к фильму как к исследованию чувств и эмоций. Я проповедую физиологический, нутряной подход к кино. Помню, как после съемок я сел на берегу реки и разрыдался.

Нет, просто такие мощные чувства. Было ощущение, что я дотянулся до своих самых глубинных желаний. В общем, я целый час рыдал.

(Смеется.) Точно-точно. У нас и съемки проходили необычно — словно в дурмане. И вся съемочная группа была как секта.

Вы же и были как натуральные сектанты — забрались в дебри и заперлись в доме на обочине цивилизации…

Это не специально. То есть сейчас я могу придумать рациональное объяснение, но снимал я все интуитивно. Мне хотелось выбить у героев почву из-под ног, в буквальном смысле. Эти ребята, они же привыкли жить в городе, а тут их забрасывают на глухую ферму. Они чувствуют себя будто не на своем месте. Это схоже с состоянием, которое я испытал по возвращении в Буэнос-Айрес — вроде бы тот же город, но в то же время абсолютно чужой. И ребятам ничего не оставалось, как только довериться своим инстинктам. Не удивительно, когда вокруг тебя фактически дикая природа. Сразу дает о себе знать твоя физиология, ты больше обращаешь внимания на свое тело, чувства. В общем, тут как с сексом — на природе все совершенно по-другому, чем в квартире. Согласен со мной?

И опять же, возникает вопрос жизни-смерти. Хотя бы потому, что на ферме все время кого-то забивают. И когда гуляешь, легко можешь споткнуться о чьи-то кости.

Поэтому у тебя в фильме есть сцена, где вдруг появляется свора собак, они залезают на стол и начинают жадно пожирать остатки обеда.

(Смеется.) Да, хотя она вышла случайно. Мы как-то оставили на столе посуду, и на нее накинулись собаки. Я подумал: «Здорово!» Сварил им две курицы, поставил на стол и запустил камеру. Мне кажется, эта сцена прекрасно подчеркивает животность мира, в котором оказываются герои.

Сложно было сработаться в такой агрессивной и чужой для актеров среде?

Честно говоря, я боялся, что ничего не выйдет. Все ребята разные, кто-то из богатых семей, кто-то победнее. Кто-то профессиональный актер, кто-то нет. Поэтому я решил без всяких репетиций сразу закинуть их в лес.

Нет-нет, только пару сцен. И то они сымпровизировали, я записал диалоги, и на месте мы работали по сценарию. Иначе бы мы ничего не успели — времени бы не хватило.

Да, я их самостоятельно записывал в течение года. Так что все настоящее.

Нет-нет, просто немного помешан на записи. В этом есть что-то от ремесленной работы: встать утром, взять аппаратуру и отправиться черт знает куда в поисках интересных и необычных звуков. Попробуй, такое удовольствие! (Смеется.)

Ты говорил, как тебя волнует смерть. Но на самом деле сексуальности в фильме уделено не меньше места. В общем, все по Фрейду — какой Танатос без Эроса.

Понимаю, к чему ты клонишь, но у меня в мыслях такого не было. По крайней мере во время съемок. Тут все просто: где подростки, там и секс. Это же самое главное, что тебя волнует в этом возрасте. Надо быть полным ханжой, чтобы это не показывать. К тому же эта сцена, где Педро пытается заняться любовью со своим новым бойфрендом и у него ничего не получается — это же не про секс, а про чувства — он никак не может примириться со смертью Мигеля.

А для тебя принципиально было, чтобы Мигель был геем?

(Задумывается.) Хороший вопрос, я, честно говоря, даже и не думал об этом. В общем, скажу так: это не автобиографический фильм, хотя и гей. Но так мне было легче передать свои чувства. Все-таки я рассказываю довольно личную историю.

Я, собственно, почему спрашиваю. Твой фильм в России точно не покажут — именно из-за этого.

У нас собираются принять новый закон о гей-пропаганде. В России твой фильм станет преступленим.

Да ладно! Что, и на фестивалях тоже? С ума сойти. Черт, я и не думал, что такой личный фильм может где-то стать настоящим политическим высказыванием. Просто поверить не могу. (Вздыхает.) Гей-пропаганда? Черт возьми, да вы, похоже, вернулись в Средние века. Печально.

Невесело, но вернемся к фильму. В фильме Педро измазывает себя грязью и уходит во мрак ночи с ружьем. Выглядит как подростковый ремейк финала «Апокалипсиса сегодня», только вместо полковника Курца Педро идет совершать ритуальное самоубийство себя.

Забавно, что ты упомянул Копполу. На меня повлиял другой его фильм, а именно «Разговор», где Джин Хэкмен играет спеца по прослушке. Фантастический фильм. Понимаешь, откуда у меня такая страсть к записи звуков? Но и «Апокалипсис сегодня» тоже. Помню, монтирую фильм, смотрю эту сцену и ловлю себя на мысли: «Бог мой, да Педро — вылитый Мартин Шин у Копполы!» Так, видимо, мои синефильские предпочтения подсознательно дают о себе знать.

Из синефильских — без Антониони, тоже, наверное, не обошлось. Помнишь, как в «Приключении» все ищут пропавшую Анну, а потом режиссер про нее забывает, и что с ней произошло, зритель так и не узнает? У тебя тоже герои слушают записи Мигеля с утра до ночи, пытаясь понять причину его самоубийства, но в итоге ответа нет.

Правильно, ответа нет. Более того, я тебе скажу: я сам не знаю, почему он покончил с собой. Загадка! (Смеется.)

Источник: