Актриса Ольга Лысак Вторая глава продолжение

— Нет. Миша занят в спектакле, играет Тарталью. Мы репетируем каждый день, но про тебя он ни словом не обмолвился.
Меня будто кипятком обдало. Как же так? Это было похоже на предательство, и я не могла найти ему объяснения. А Миша нашел:
— Ты сейчас в первую очередь мать, твоя работа — заботиться о ребенке. Театр подождет. И аспирантура тоже. На фиг она тебе вообще нужна? Хочешь доказать, что самая умная?
— Но зачем ты врал, что я буду играть? Зачем соглашался репетировать со мной, проходить сцены?
— Ничего я не врал. Ты же не спрашивала, говорил я с Рощиным или нет. А соглашался репетировать, чтобы ты от меня отстала. Пойми: Никита совсем маленький, рано тебе на работу!
Впрочем, под работой, на которую мне не следует рваться, он подразумевал, кажется, только РАМТ К тому, что я время от времени ездила на кастинги к кинорежиссерам, муж относился вполне лояльно. Более того, дотошно выспрашивал, где и когда они будут проходить. Зачем ему была нужна эта информация, я поняла позже. Полученные от меня сведения он передавал Ларисе, которая мечтала о карьере актрисы, — и та отправлялась по «моим» адресам. Встретив костюмершу в коридорах «Мосфильма», я радостно бросалась навстречу:
— Ты тоже здесь? Вот здорово! Будет с кем поговорить, пока очередь дойдет.
— Я же актриса, — пускалась в объяснения Лариса. — У меня диплом питерской «Школы русской драмы». А должность костюмерши в РАМТе — это временно...
Мы мило болтали, Лариса расспрашивала о том, как растет Никита, о моих творческих планах... Со стороны казалось: встретились две приятельницы.
В конце января 2002 года в РАМТе давали премьеру «Короля-оленя» — того самого спектакля, в котором мне не суждено было участвовать. Я, переделав все дела, помчалась в театр — поддержать мужа. Кто-то из девчонок затащил меня на банкет: «Побудь с нами. Поднимешь тост — и побежишь к сыночку». И вот я, с бокалом в руке, встаю из-за стола и начинаю говорить о том, как сильно по всем соскучилась. И вдруг замечаю, что коллеги прячут глаза. Я никак не могла взять в толк, что происходит. А объяснялось все просто — ребятам, знавшим про роман Миши с костюмершей, было неловко передо мной.
Потом я стану пытать тех, кого считала друзьями: почему они мне ничего не рассказали? И каждый найдет себе оправдание. Подруга скажет: «Ну как я могла на тебя — сначала беременную, а потом кормящую — все это вывалить? Да и надеялась, что Лариса для Мишки — просто блажь, «объект» для сексуальной разрядки. Думала, перебесится Полицеймако — так зачем тебе о его загуле знать?» А один из друзей, деливший с моим мужем гримерку, и вовсе сочтет себя оскорбленным.— Леша, как ты мог! — бросала я ему в лицо. — Ты же на нашей свадьбе был тамадой! «Горько!» кричал. Ты же уже тогда все знал!
— И что?! Мишка мой друг. Чтобы я сдал его жене? Да за кого ты меня принимаешь?!
Первый в жизни Никиты Новый год мы встречали в узком кругу. Обычно все было совсем иначе. Семен Львович родился тридцать первого декабря, и, пока был здоров, двери квартиры в этот день не закрывались. Но в конце 2001-го ему было не до гостей. Мы едва дождались боя курантов, поздравили друг друга и отправились спать. Праздник получился не очень веселым. Как и весь последовавший за ним год. Теплая и уютная атмосфера, которая еще совсем недавно царила в доме родителей мужа, куда-то испарилась. И ничьей вины в том не было. Семену Львовичу сменили уже несколько искусственных суставов, но они не приживались, вызывая воспаление тканей. Когда Фараду ненадолго выписывали из больницы, он почти все время лежал. Днем терпел боль, а ночью, забывшись сном, начинал стонать. Марина Витальевна разрывалась между работой в Театре на Таганке и мужем. Я — между сыном, занятиями в аспирантуре и съемками. За этот явно не самый удачный в личной жизни год я снялась в «Русских амазонках», «Лучшем городе Земли» и «На углу, у Патриарших». И я, и свекровь были измотаны донельзя, но какое-то время держались, прощали друг другу все чаще прорывающееся раздражение, старались помогать — я ей ухаживать за Семеном Львовичем, она мне — заботиться о Никите. А потом заболел Рик...
Началось с того, что пес повредил лапу. Вызванный на дом ветеринар наложил гипс, и вечером стопа сильно опухла. Мы принялись названивать Мише, но он не брал трубку. «Наверное, врач пережал Рику сосуд! — причитала свекровь. — Может начаться некроз — и лапу придется ампутировать! Надо срочно снять гипс!» И я несколько часов пыталась освободить лапу от белого панциря. Чем только не пилила: и ножом для резки хлеба, и напильником... Глубокой ночью, когда, наконец, явился Миша, лапа была уже спасена.
Потом у Рика начались проблемы с пищеварением. Рвота, понос. Мы поили его отварами, покупали в ветаптеках кучу лекарств — ничего не помогало. Пес скулил целыми сутками. Это было невыносимо. Я почти перестала спать — и от того, что переживала за собаку, но больше от страха за Никиту. Боялась, что крошечный сын в этой антисанитарной обстановке может подхватить какую-ни-будь заразу.
В конце концов и я, и Марина Витальевна оказались на грани нервного срыва. Стали ссориться по пустякам. Из-за памперсов, которые она считала «ужасно вредными» и требовала заменить марлевыми подгузниками: «Я стояла кверху попой, стирая сутки напролет, и ты стой!» Из-за того, чем можно, а чем нельзя подкармливать маленького. «Советы» давались в жесткой, диктаторской форме. Теперь нам со свекровью были тесны и кухня с ванной, и квартира. В общем-то обычная история, с которой сталкивается большинство молодых семей, вынужденных жить с родителями.
Мишу наши конфликты трогали мало. Он просто не был их свидетелем, потому что приезжал только ночевать. Я много раз просила снять хоть какую-нибудь, пусть самую крохотную квартиру, но он был неумолим:
— Ты хочешь, чтобы я бросил маму одну с больным отцом?
— Но тебя же все равно никогда нет дома.
— Потому что работаю как вол, чтобы прокормить жену и ребенка!
Дальше шли пожелания — научиться быть терпимой и благодарной. Я терпела сколько могла, но после очередной ссоры с Мариной Витальевной не выдержала и позвонила папиному однокурснику — дяде Йозефу Разрыдалась: «Больше не могу оставаться здесь ни дня! Помогите!» И дядя Йозеф выручил — предложил переехать в квартиру в районе ВДНХ, которая досталась его семье по наследству: «Денег мы с вас не возьмем. Поживите, пока не найдете что-нибудь подходящее. Только там сначала надо все отмыть после ремонта».
Хорошо помню сцену: я собираю в сумку свои и Никиткины вещи, а свекровь стоит на пороге и пытается меня отговорить:
— Оля, не делай этого! Ты даже не представляешь, каково это — быть одной с маленьким ребенком. Мы с тобой как-нибудь все уладим...
— Марина Витальевна, вслушайтесь в свои слова: «мы с тобой», «одна с ребенком». Миши словно нет. Он за скобками. Получается, я вышла замуж за вас, а не за него. Вы вспомните: кто выбирал ресторан для проведения свадьбы? Вы и я! Кто искал роддом, где буду рожать? Опять мы вдвоем! А где был Миша? Я очень надеюсь, что когда мы будем жить отдельно, он почувствует ответственность. За меня, за сына, за семью. И потом: продолжая жить вместе, вы и я скоро станем врагами, а я этого не хочу.
Миша, в отличие от матери, отговаривать меня от переезда даже не пытался. Сказал только: «Ну, если ты считаешь, что так будет лучше...» Помог перевезти вещи — и пропал. Нет, раз в день он звонил, но только для того, чтобы рассказать, как «беспросветно занят».
Отмывать временное жилище мне помогала мама. Взяла отпуск за свой счет и прилетела в Москву. В квартире дяди Йозефа мы прожили полтора месяца. Втроем: мама, я и Никитка. Миша навестил нас два или три раза. Каждый визит длился не больше получаса.
Я шла за ним в прихожую:
— Может, останешься? На дворе уже ночь...
— Не могу. Надо ехать к родителям: Рика выгуливать. Мама же говорила тебе про его диагноз — саркома костей... Он еле ходит, на улице то и дело ложится — приходится чуть ли не на руках нести. Я вздыхала:
— Бедный Рик... Да, да, конечно, поезжай.
Между тем, погостив у нас, Миша отправлялся вовсе не домой. Во всяком случае, Марина Витальевна, когда звонила, чтобы справиться о здоровье внука, неизменно жаловалась: «Рик полностью на мне. Миша работает сутками, у него нет времени не то что на прогулки — он даже к ветеринару собаку свозить никак не вырвется...»
Наверное, именно эти ее слова и заронили в мою голову первые подозрения. Во время одного из «визитов вежливости», когда муж стал торопливо прощаться, я спросила: «Миша, прости, пожалуйста, но как ты обходишься без женщины? Последний раз ты спал со мной, когда я была еще беременная. С тех пор прошло восемь месяцев...» Миша, буркнув что-то себе под нос, выскочил на лестничную площадку.
Восьмого марта мы с мамой ждали мужа и зятя, накрыв праздничный стол. Ждали в обед, ждали к ужину. Было уже совсем поздно, когда Миша позвонил и сказал, что приехать не сможет: «У меня «Времечко», прямой эфир. Начинается в одиннадцать, закончится за полночь».
Мы уселись перед телевизором и стали ждать начала передачи. Не дождались. Никакого «Времечка» в этот день не было. Потом Миша объяснит, что эфир неожиданно отменили.
И я заставлю себя ему поверить. Через пару недель позвонил дядя Йозеф: «Оленька, у меня серьезно заболела жена. Нужны деньги. Мы нашли людей, которые будут платить за аренду».
Я тут же набрала Мишин номер: «Миша, приезжай, проблемы с жильем».Полицеймако вошел с вопросом:
— Ну, что еще? Выслушав мой монолог:
— Нам здесь с мамой и Никиткой нравится, рядом парк, где можно гулять, да и квартплата совсем небольшая. Давай и ты сюда перебирайся — будем наконец жить своей семьей... — он на мгновение замялся, а потом, тряхнув головой, вдруг выпалил:
— Вообще-то я больше тебя не люблю. У меня другая женщина.В глазах потемнело. Чтобы не упасть, я схватилась за косяк:
— Как давно?
— Уже год.
— И кто это?
— Какая разница...
Мне вспомнились бегающие вороватые глазки, и как молния пронзила догадка:
— Это Лариса, костюмерша Миша заговорил горячо и сбивчиво:
— Зачем ты так пренебрежительно?! Она не костюмерша, а актриса! Я должен ей помочь реализоваться в профессии, и времени для этого почти не осталось. Ты не знаешь: Лариса смертельно больна! У нее лейкемия! Врачи сказали: осталось жить полгода. Ей очень важно, чтобы я был рядом. Близкий, родной человек. Я ей нужен.
— А для меня, для Никиты — не важно? Нам ты не нужен? Миша посмотрел с укоризной:
— Но вы же здоровы. Внутри все обожгло нестерпимой болью. Не понимая, что делаю, я бросилась к балкону, дернула шпингалет. В комнату ворвался ледяной мартовский ветер — я и сейчас будто чувствую его на своей коже... От последнего шага меня спасла мама. Вцепилась мертвой хваткой в подол, пронзительно закричала. Ее полный ужаса крик вернул меня к реальности. На ватных ногах я сделала несколько шагов к стене и без сил сползла на пол. Мама и Миша стояли рядом. Подумала почти безразлично: «Наверное, он тоже пытался меня удержать, мама одна не справилась бы...» Посмотрела на мужа и встретила совершенно равнодушный взгляд.
«Оля, одумайся! — мама трясла меня за плечи. — У тебя ребенок! Из-за кого ты хотела покончить с собой?! Вот из-за этого жирного бурдюка с оловянными глазами? — мама развернулась к Полицеймако и потрясла перед его лицом сложенной в кукиш кистью: — Вот тебе! Не дождешься!»Прошло восемь лет, но я по сей день холодею при мысли, что могла сделать тот шаг с высоты шестнадцатого этажа. Что бы тогда стало с Никитой? Отцу он был не нужен. Уходя, Миша сказал: «Хочу, чтобы ты поняла: между нами больше ничего быть не может. Исчезни из моей жизни! Успокойся и начни, наконец, сама решать свои проблемы. Найди себе нового мужа, а сыну — нового отца».