Технологический прогресс в Японии и в России через время

На ровно подстриженной траве просторной лужайки небольшими группками расположились люди. Было воскресенье — день, который японцы посвящают семье, и родители с детьми пришли в парк. Мое внимание привлекли молодые папа и мама и двое их ребятишек. Семья азартно... «забивала козла».
Я подошел поближе. На фишках вместо точек, обозначающих число, были написаны «хайку», но не целиком, а частями: на одной фишке — начало, на другой — конец трехстишия. Самый младший из игроков долго разглядывал, шевеля губами, фишки, зажатые в ладошках, и, наконец, выставил прямоугольную картонку: Осенние ливни, К валуну случайно прилипшее
Крылышко бабочки.
— Правильно! — одобрила мать, и малыш радостно засмеялся.
— Это вы показали детям игру? — поинтересовался я у супругов.
Они ответили утвердительно.
— А кто научил вас?
— Наши родители,— сказал папа,— Как только мы начали читать.— И добавил: — В японских школах устраиваются соревнования, кто лучше знает «хайку».
Однажды в небольшом японском городке я попал на урок в начальной школе. Учитель вывел класс на зеленый пригорок, усадил детей вокруг себя и сказал:
— Давно, давно, в «Эпоху брани
царств» — так в Японии назвали период феодальных междоусобиц,— князь,правивший в нашей местности, разбил здесь свой шатер. Он поджидал соседа-соперника, чтобы сразиться с ним.
Вдруг стража приволокла старика, которого схватили у подножия пригорка.«Шпион!» — кричали стражники.«Смерть ему!» — требовали они. Но старик вдруг запел... Запел и учитель. Ребята слушали, не шелохнувшись.
— А потом грянула сеча. Она длилась целый день. К вечеру враг дрогнул и отступил,— продолжил рассказ учитель.— Князь устроил пир и приказал привести танцовщиц. Они плясали
и пели. Князь потребовал свиток шелка и тушью написал на нем: Покоя не могу найти я
и во сне, С тревожной думой не могу расстаться... Весна и ночь... Но снится нынче мне, Что начали цветы повсюду осыпаться. Этот свиток — «какэмоно»,— сказал детям учитель,— князь подарил самой молодой и красивой танцовщице. Он тайно любил ее.Разумеется, ребята узнали и о событиях, что относились к изучавшемуся на уроке историческому времени, и о политике, вызвавшей эти события. Но рассказ перемежался песнями, стихами и даже танцами.
Потом я выяснил, что школа была частной. Ее владелец, заинтересованный в привлекательности для детей и их родителей и, следовательно, в прибыльности своего предприятия, сам подбирал талантливых и изобретательных преподавателей. И они строили учебный процесс не по министерским предписаниям.
...В ресторан японской кухни была приглашена на ужин очень важная советская торгово-экономическая делегация. Получил приглашение и я, поскольку освещал пребывание делегации в Японии для Центрального телевидения. Угощали нас лидеры крупного японского бизнеса — предприниматели, чьи имена горели неоном, наверное, во всех городах капиталистического мира.
Ужин достиг стадии, когда участники застолья сняли пиджаки и разговор сделался беспорядочным. Наиболее влиятельный из хозяев и соответственно самый пожилой среди них предложил спеть или сплясать, кто что умеет. Отдыхая или развлекаясь, японцы с удовольствием поют и пляшут. Старец отодвинулся на корточках от низкого стола, устроился поудобнее на «татами» — циновке из рисовой соломы,— смежил веки и завел песню деревни, где родился и где за последние лет пятьдесят, а то и шестьдесят бывал, я уверен, не более двух-трех раз. Но спел он песню до конца.
А потом хозяева предложили спеть или сплясать нам. Два министра, пяток заместителей министров и начальников управлений повелевающе поглядели на своих клерков, сопровождавших их в поездке в Японию. Те приняли вид, что поглощены экзотической японской едой. Вальяжные чиновники выдавили из себя нервный смешок и затянули «Подмосковные вечера». После первого куплета они смолкли. Слов дальше никто не помнил. В делегацию входили уроженцы не только Москвы и Санкт-Петербурга, но и Поволжья, Урала, Западной Сибири. Ни один из них не знал песни или танца родных мест.
Вряд ли есть в мире столица, которая развивалась бы столь же динамично, как Токио. Даже после полугодового отсутствия — срок, согласитесь, не столь долгий — токийские улицы подчас невозможно узнать: они делаются наряднее, просторнее, украшаются новыми зданиями, хотя и прежние не казались, во всяком случае мне, обветшалыми. Единственные строения, которых обычно не трогают скорые на руку градостроительные реформаторы,— это храмы. А ведь земля в Токио дороже золота — в среднем 3380 долларов за квадратный метр.
Но как-то я оказался в токийском районе, где не был несколько лет. Мало сказать: район изменился. Я не мог обнаружить и мельчайшей приметы совсем недавнего прошлого, которая убеждала бы, что я не ошибся местом. Неприятно поразило исчезновение храма — произведения японского средневекового деревянного зодчества. Я шел мимо широких стеклянных подъездов, разглядывал вывески: филиал банка, отделение страховой компании, торговая фирма... Вдруг медная ярко начищенная табличка приковала мой взгляд: желающие посетить храм, который располагался здесь ранее, приглашаются на пятнадцатый этаж. На плоской крыше красовался прежний храм. В какую баснословную сумму это обошлось, трудно вообразить. Но банк, которому принадлежит здание, не захотел скряжничать. У нас бытует выражение — «специфическая премьерная публика». Применительно к японскому театру я перефразировал бы его так: «специфически премьерное фойе». Что касается публики, то в Японии она одна и та же и на премьере, и на обычном спектакле. А вот фойе в день премьеры украшаются гирляндами живых цветов.
По меньшей мере десяток гирлянд насчитал я в фойе токийского театра на премьере спектакля, поставленного советским режиссером по советской пьесе. На деревянных табличках, прикрепленных к цветам, значились эмблемы и торговые марки известных японских фирм, крупных токийских универмагов. Предприниматели выразили восхищение талантом режиссера и актеров? Наверняка среди председателей советов директоров и президентов были любители театрального искусства и, в частности, творчества советского режиссера. Однако не только свидетельством поклонения Мельпомене являлись гирлянды. Они оповещали, какие фирмы и какие универмаги финансировали постановку спектакля.
Название «Сантори» связывается в нашем сознании с виски и пивом — всемирно признанной продукцией фирмы, «Бриджистоун» — с самыми «долгоживущими» автомобильными покрышками, «Ясуда» — с глобальным страховым бизнесом. Ассоциации соответствуют действительности, но неполно отражают образ фирм и компаний. «Сантори», кроме производства спиртного, содержит уникальный музей материальной культуры. Музей «Бриджистоун» посещают сто тысяч человек ежегодно, чтобы увидеть коллекцию прекрасных картин, среди которых — творение Пикассо. «Бриджистоун» приобрела его за три миллиона долларов. В картинной галерее «Ясуда» — 500 работ выдающихся живописцев. Сердце собрания — «Подсолнухи» Ван Гога. Страховой фирме они обошлись в 39 миллионов долларов. Тридцать пять лет назад, когда Япония стартовала в гонке за мировым экономическим лидерством, фирмам и компаниям принадлежали три музея. Сейчас большой бизнес финансирует свыше ста художественных и исторических музеев, картинных галерей, постоянных выставок.
Японское правительство не присуждает денежных премий за выдающиеся произведения литературы и искусства: государственный бюджет скуден и дефицитен. Творческие союзы материально не помогают писателям и людям искусства воплощать свои замыслы — союзы беднее церковных крыс. Премии и призы выплачивают фирмы и компании, причем не скупятся: вознаграждение в десять тысяч долларов не считается редким. Бывает, предприниматели собирают художников или скульпторов в живописном месте, оплачивают их жизнь и орудия труда и в до¬вершение приобретают произведения, созданные в этих «домах творчества».
Можно ли представить, чтобы, скажем, московский ликеро-водочный завод вложил средства в издание Боль¬шой Советской Энциклопедии? Сюжет для Геннадия Хазанова, скажете вы. А фирма «Сантори» финансировала выпуск на японском языке Энциклопедии Британика. Производительница сантехники «Токи кики» открыла библиотеку аквакультуры. «Мицубиси дэнки», выпускающая электроприборы, поставила оперу «Кармен».Зачем это им, эксплуататорам и захребетникам, нужно? Конечно же, чтобы извлекать повышенную прибыль. Вложение капитала в культуру, в образование — прекрасная реклама для любого предприятия, да и государство здорово скащивает налоги, если фирма тратится на меценатство и спонсорство, на финансовую поддержку писателей, художников, музыкантов, артистов. Расходы на организацию художественных выставок, музыкальных фестивалей, балетных конкурсов, на постановку спектаклей и опер стимулируют спрос на пылесосы, нижнее белье и мебель...
И, наконец, самое главное. Поденщик думает лишь, как ему просуществовать до вечера. Хозяин заглядывает далеко — Научно-техническая революция приведет к тому, что появятся механизмы, умеющие воспроизводить себе подобных, причем в модификациях, зависящих от обстановки,— сказал мне японский предприниматель, на заводах которого роботы уже самостоятельно ремонтируют друг друга, предварительно выясняя, без человеческого вмешательства, характер неполадки.— Человек рискует превратиться в придаток робота. В результате остановится прогресс. Человечеству начнет угрожать деградация,— продолжил предприниматель.— Спасти человечество может только высокая культура, то есть обладание всем богатством духа, наработанным людьми на протяжении веков, и умение умножать таксе богатство. Это недоступно роботам,— заключил предприниматель.
Его слова звучат у меня в ушах всякий раз, когда я вижу, как на все японских соревнованиях по каллиграфии (спонсоры — промышленные компании) несколько тысяч школьников, расстелив на полу дворца спорта метровые листы бумаги, выводят кистью иероглиф «радость»; когда в парке совершенно незнакомые молодые мамы и почтенные бабушки, прогуливающие детей и внуков, становятся в круг и танцуют древний японский танец — тот, о котором накануне напомнило телевидение в передаче, оплаченной фармацевтической фирмой. Слова предпринимателя всплывают в моей памяти, когда я наблюдаю, как на выставку живописи автобусы доставляют рабочих и служащих в фирменных тужурках «Тоёты», «Тосиба» или «Канон». В крупных фирмах приобщение к культурным ценностям обязательно и бесплатно.Делясь впечатлениями о поездке в Советский Союз, председатель фирмы «Сони» Акио Морита сказал:
— Я посетил заводы в Москве и Сенкт-Петербурге, посмотрел, как русские собирают радиоприемники и телевизоры,и понял, что в области бытовой электроники они отстали от Японии лет на восемь — десять. Их технология неэффективна, орудия труда грубы и неудобны. Рабочие и инженеры безразличны потому-что их руки и ум не создают красоту. Мне приходилось бывать на заводах и в лабораториях «Сони», и я увидел однажды, как инженеры бились над решением проблемы повышения эффективности использования кусачек. Заведующий лабораторией объяснил:
— Мы работаем над совершенствованием кусачек, как садовод, выводящий новый сорт цветка. Мало придумать кусачки максимально производительными, удобными в обращении.
Надо добиться, чтобы они стали еще и красивыми, чтобы рабочему было приятно не только брать их в руки, но и радостно смотреть на них, как на...—Заведующий лабораторией замялся, подыскивая сравнение, и неожиданно казал: — Ну, так же радостно, как любоваться хризантемой.